25.12.2012

Император Муцухито являлся единственным правителем островов Восходящего солнца.

5 марта 1869 года под давлением Кидо Коина, Окубо Тосимити (1830—1879) и еще нескольких советников, все молодые даймё юго-западных княжеств отказались от привилегий, имущества и титулов в пользу императора. Через три месяца их примеру последовали почти все главы кланов. Это добровольное отречение не перестает изумлять нас и сегодня, ведь оно было бы немыслимым в любой другой стране, кроме Японии. С VII века популярность императора и его власть над умами людей были таковы, что никто не осмелился бы отказаться отдать свою жизнь (и уж без всякого сомнения титул и состояние), если прямой потомок богини солнца Аматэрасу потребовал бы от него этой жертвы. Император был не только воплощением божества, но и живым символом всей японской нации, ее знаменем, поводом к ее существованию. 

Итак, отныне император Муцухито являлся единственным правителем островов Восходящего солнца, единолично принимал государственные постановления и мог не опасаться притязаний феодалов, всегда готовых к противостоянию. Он задумал первое преобразование общества, революционное по своей сути, создав три новых класса, которые должны были прийти на смену старому делению феодального общества. 

 

Первый — кадзоку — состоял из придворной аристократии и феодальной знати; второй — сидзоку — составляли самураи независимо от клана, семьи или уровня благосостояния. И, наконец, в третий, называемый хэймин, входили люди из народа.

С этого времени одна реформа следовала за другой. Прежние даймё, сразу же назначенные наместниками в своих княжествах, получали жалованье, равное десятой части их доходов. 

 

В последствии они были вынуждены оставить эту должность и стать правительственными чиновниками в столице. Не оправдались и ожидания самураев и духовенства из крупных буддийских монастырей, которые лишились своих земель, что с корнем вырвало феодализм из почвы Японии. Но император не собирался останавливаться на полпути. Выплата пенсий и жалований слишком давила на государственный бюджет, и в Лондоне японским правительством был заключен договор о займе, а в 1873 году оно предложило выкупать наиболее незначительные пенсии. Три года спустя все пенсии без какого-либо предупреждения были превращены в право на ренту. 

Эти постановления императора естественным образом повлекли за собой освобождение земель из-под власти даймё, самураев и наиболее богатых храмов. В 1868 году, согласно очередному постановлению, земли должны были стать собственностью тех, кто их возделывал, либо в одиночку, либо коллективно, что было типичным для деревни. Начиная с 1873 года каждый имел право продавать или покупать землю либо для ее обработки, либо с иной целью. Посаженные, фигурально выражаясь, на хлеб и воду, даймё не имели средств для того, чтобы выкупать свои земли и восстанавливать поместья. Народ больше не чувствовал себя в кабале и впервые вздохнул свободно. Император же стал для него не только богом, но истинным благодетелем, и его популярность выросла во много раз.

Чтобы окончательно стереть последние следы феодализма, в стране ввели новое административное деление: княжества (провинции) заменили префектурами (кэн). Их новые границы не соответствовали прежним. В 1871 году кланы были окончательно устранены, и все японцы, какой бы ни была их социальная принадлежность, должны были платить национальный налог, который с 1871 года стал взиматься наличными, а не продуктами натурального хозяйства, как это было раньше. Рис, старая мера оплаты, отныне заменялся золотом, точнее — иеной, которую составляли сто сэн, а в каждом сэн было, в свою очередь, сто мон. О феодальной эпохе напоминали лишь сабли, которые носили некоторые представители военного сословия, но указ 1876 года, разрешавший надевать их только служащим императорской армии, положил конец и этому обычаю. 

 

Сидзоку, получившие разрешение выбирать наиболее подходящее им занятие, стали военными, полицейскими или же делали административную карьеру. Из всех старых привилегий у них осталось лишь право подвергаться особым (смягченным) наказаниям за уголовные преступления — сомнительная привилегия, которая, впрочем, также была упразднена в 1882 году. Итак, Япония пришла к равенству не через народную революцию, как это случилось во Франции в 1789 году, а, напротив, по воле одного человека — императора. 

Категория хэймин, или «людей из народа», должна также была поглотить ( как это предполагает принцип равенства) бывших эта (или хинин — «не-людей»), фактически имевших статус неприкасаемых и состоявших из тех, кто не принадлежал к остальным двум классам. На деле же, если в свете новых законов все хэймин были равны, то традиционные взгляды, которых придерживался народ, отказывали им в этом. Человек так устроен, что, будучи всегда готов принять свободу для себя, в то же время отказывает в ней другим… Так что эта, изначально представлявшие собой потомков военнопленных или тех, кто занимался работой, считавшейся «нечистой», до сих пор подвергаются определенному социальному остракизму. 

 

Официально этого факта стыдятся, но сделать с ним пока ничего не могут. Остальные хэймин делились на два резко разграниченных класса: тёнин, или горожан (среди которых также выделялись торговцы, рабочие и чиновники), и крестьян. Положение последних все еще было весьма плачевным, несмотря на новый статус свободных мужчин и женщин и устранение формы коллективной и семейной ответственности. Они отныне могли занимать важные посты и получать почетные награды в соответствии со своими заслугами и способностями. Они также имели возможность (пусть пока и теоретически) заключать равный брак с представителями других классов и путешествовать, в том числе и за границу, если позволяли средства. Так японское общество за несколько лет встало на путь обретения социального равенства. После некоторых колебаний было решено объявить о свободе вероисповедания, а что касалось христиан, то с 1873 года им наконец было позволено открыто исповедовать свою религию. Правда, для этого потребовалось давление христианских стран на новую Японию.

07.08.2012

Сочинение в одном свитке,

закончено в 1672 г.

Представляет собой список из 268 синтоистских святилищ, находившихся на территории княжества Аидзу. Текст «АД» был составлен по распоряжению князя Хосина Масаюки (1611 ̶ 1672). Будучи ревностным последователем синто, на основе представленного списка он провел ряд административных мероприятий (слияние святилищ, их ремонт). 

Данный памятник свидетельствует, что укоренившаяся оценка Японии эпохи Токугава как страны исключительно неоконфуцианской нуждается в корректировке.

06.02.2012

Они привезли домой знание линейной перспективы, что коренным образом изменило их взгляды.

Направление ушё-э стало прелюдией к сотворчеству художников. Мастера из Эдо, Киото и Осака стали чаще общаться и обмениваться впечатлениями. Они путешествовали по старинной дороге Токайдо, идущей из Эдо в Киото и далее — в провинции, где художников радушно принимали богатые и образованные землевладельцы, проявлявшие живой интерес к их творчеству. В стране, не имевшей выхода вовне, искали любой повод к перемене мест будь то паломничество в прославленные храмы или к памятным местам, где когда-то жили поэты, либо путешествие по заповедникам природы — к водопаду Наси, озеру Бива, скалам Исэ и т. п. В XIX в. архипелаг стал для японцев всем миром, и они — как жители островов — в мечтах видели себя путешественниками.

Как некогда путешествовали на запад Догэн, Еэнай и Сиба Кокан, так и три современника — Хокусай, Хиросигэ и Куниёси — отправились в Нагасаки, что близ острова Дэсима, где учились «западным премудростям» у голландцев. Оттуда они привезли домой знание линейной перспективы, что коренным образом изменило их взгляды.

Сама природа стала их студией: Хиросигэ (1797-1858) запечатлел в цикле гравюр 53 станции по дороге Токайдо и, кроме того, создал серии «Виды провинции» и «Сто видов Эдо»; Хокусай проделал путь пешком к огромным водопадам, любовался горой Фудзи при любой погоде и в разное время дня.

Движимый неиссякаемым интересом к живописанию растений, животных, мостов, борцов, акробатов, играющих детей и всевозможных сцепок, художник собрал тысячи набросков, сложившихся впоследствии в 15 томов (Манго) — полную ностальгии энциклопедию безвозвратно уходящего мира, мастерски переданного кистью «этого старого художника-сумасброда».

Кунисси (1798-1861) приютил в своем жилище 53 кошки: они видели в темноте, а их хозяин — во времени, возможно, к ним приходили одни и те же видения: старинные баталии, бессмертные герои, блуждающие по свету призраки, морские чудовища в свинцовых волнах и белой пене и — одинокий монах на нескончаемом пути. Иногда его посещали страхи, и тогда из глубин минувшего ему являлись образы воинов, легендарных монахов и чудовищ, соединяя Японию настоящую с ее мифической изначальностью.

1831 г. Кацусика Хокусай создал цикл из восьми гравюр на тему водопадов, бывших у японцев олицетворением божеств (коми) и местом паломничества. На одной из них, поражающей всех своей композицией, мы видим водопад Амида. Тут реалистические детали совмещены с символическими, а спокойное течение в истоке водопада противопоставлено его неудержимому падению. Среди непокорных скал и воды совершают смиренную трапезу три паломника. Шедевр мирового художественного наследия — гравюра «Волна» из цикла «Тридцать шесть видов горы Фудзи» — поражает своим размахом и достоверной передачей пенистого гребня бурлящего вала.

На девяносто первой гравюре цикла «Сто видов Эдо» (завершен в 1857 г.) художника Андо Хиросигэ изображены река с храмом Акиба па берегу и два путника в созерцании осенних кленов: этот ритуал сродни весеннему любованию цветущей вишней (сакура). Каждой станции на Токайдской дороге Хиросигэ посвятил отдельный оттиск. В гравюре, изображающей вид на Хаконэ, он достиг эффекта совмещения композиционных подходов, что предвосхитило искусство модерна.

08.12.2011

Санскритское слово Трипитака (ему соответствует палийское Типитака).

Обычно это слово служащее названием буддийской канонической литературы, буквально означает тройная корзина и переводится как «три корзины закона (учения)» или «три корзины мудрости». Название это, вероятно, объясняется тем, что древнейшие тексты записывались на пальмовых листах, которые затем для хранения складывались в плетеные корзины, составляя своеобразную библиотеку.

Другая версия канона, как можно предположить, была записана несколько позднее в самой Индии. Язык этой версии — санскрит (буквально — «искусственный», «доведенный до совершенства»)— литературный язык древней и средневековой Индии, а также гибридный или смешанный санскрит (с примесью разговорных диалектов). Санскритская Трипитака в оригинале не дошла до наших дней, за исключением отдельных небольших фрагментов, и стала известна сравнительно недавно (с конца XIX в.) в ранних переводах на тибетский, непальский, китайский, японский и другие восточные языки. Эти переводы осуществлялись при распространении буддизма в странах Азии. В санскритскую версию включены многие сочинения, характерные только для северного буддизма (махаяны), его школ и направлений.

Естественно, что до нашего времени дошли лишь поздние списки и переводы Трипитаки, в которые различными школами и направлениями вносилось множество изменений. Поэтому в конце прошлого столетия буддисты решили создать выправленный текст канона и с этой целью созвали в 1871 г. в Мандалае (Бирма) специальный собор, на котором его участники путем сопоставления различных списков и переводов выработали унифицированный текст Трипитаки. Текст этот был затем вырезан на 729 мраморных плитах. Каждая плита помещена в специально построенном небольшом храме с остроконечной крышей. Так вырос оригинальный городок-библиотека, хранилище канона — Кутодо, место, почитаемое сейчас всеми буддистами мира.

Но науку больше интересует не этот искусственно созданный вариант Трипитаки, а разнообразные ее редакции и варианты, дающие возможность отличить наиболее древние места от позднейших напластований и освещающие ход эволюции буддизма в разные времена и у разных народов.

Наряду с канонической литературой, почитаемой буддистами как откровения самого Будды и включающей высказывания древних авторов по поводу догматов, обычаев и моральных требований буддизма, существуют и более поздние произведения, которые обычно в состав канона не входят. Они комментируют и развивают основополагающие идеи буддизма в соответствии со взглядами и принципами многочисленных школ, направлений и сект этой религии, которые складывались в процессе ее распространения. Это многочисленные произведения, написанные на десятках языков различных азиатских стран в течение почти двух тысяч лет.

Систематическое собирание, издание и анализ произведений буддийской литературы начались недавно — в основном со второй половины XIX в. и еще далеко не закончены. Очень часто новые находки текста в библиотеках храмов и монастырей, при археологических раскопках, в процессе изучения религиозной литературы народов Азии пополняют данные о ранней литературе буддизма.

Наиболее полно сохранилась палийская версия Трипитаки, созданная школой тхеравадинов, которую многие считают наиболее ортодоксальным направлением буддизма. По преданию, через шесть месяцев после смерти Будды его ученики собрались в Раджагрихе, в пещере Саптапарни, на первый буддийский собор, проходивший под председательством Касьяпы, вошедшего в историю буддизма под именем Махакасьяпа, т. е. «великого Касьяпы». Ближайшие ученики Будды выступили с рассказами об основных положениях его учения. Упали говорил об установлении Буддой правил поведения монахов, Ананда — о поучениях основателя новой религии, высказанных в виде притч и бесед. Касьяпа остановился на философских размышлениях учителя. Так предание объясняет деление Трипитаки на три части — Виная-питака («корзина устава»), Сутта-питака («корзина поучений») и Абхидхамма-питака («корзина толкования учения» или «корзина чистого знания»).

В действительности, как установлено современной наукой, все эти сочинения складывались постепенно в ходе возникновения и утверждения буддизма в борьбе с другими религиозными направлениями. В различных направлениях буддизма встречаются и другие принципы группировки объединяемых Трипитакой текстов: пять «никай» (собраний), девять «анг» (частей), 84 000 «дхамма-кханд» (отрывков-поучений) и т. д.

К наиболее ранним по времени возникновения частям палийской Трипитаки относится Виная-питака. Она делится в палийской версии на три раздела — Сутта-вибханга, Кхандхака и Паривара.

24.09.2012

Образец армейского син-гунто сержантского состава по уставу 1935 г. (тип 95)

Точное обозначение данного меча — «образец меча военнослужащих сержантского состава, тип 95», введенный 16 сентября 1935 г., хотя он лучше известен коллекционерам как сержантский син-гунто, потому что похож на офицерскую модель. 

Рукоять — литая алюминиевая копия уставного офицерского син-гунто 1934 г. Воспроизведены кабуто-ганэ (набалдашник), самэ (кожа ската), обмотка рукояти и мэнуки (декоративные накладки на рукояти). Все алюминиевые детали окрашены под цвет, характерный для син-гунто. Рукоять скрепляется с хвостовиком клинка посредством одного латунного болта с куполообразной шляпкой и кабуто-ганэ, снабженного также отверстием для треугольной сарутэ (петля темляка). Гладкая отдельная фути (муфта рукояти) обычно медная, иногда железная или стальная и только в редких случаях латунная, хотя в ряде экземпляров попадались и алюминиевые модели. Самые ранние образцы (возможно, первые шесть тысяч) имеют цельные неокрашенные медные рукояти, изготовленные путем заполнения металлом литейной формы многократного пользования. Изделия подвергались отжигу, в результате чего образовывалась защитная окисная пленка. Такие рукояти скреплялись с хвостовиком только посредством системы навинчивания набалдашника. 

Производство подобных приборов (а может, и не только приборов?) было сосредоточено в руках токийской компании Суя, которая до 1936 г. являлась поставщиком токийского арсенала Кокура (или Коисикава). 

На мечах с алюминиевыми рукоятями встречаются два вида цуб. 

1. Латунные в форме «аои» (мальва), такие же, как на син-гунто, но простые, украшенные только штриховой гравировкой из крохотных ямочек Помимо отверстия для хвостовика, на цубе имеется еще четыре: два декоративных, расположенных справа и слева от центра, и два маленьких, функциональных, размещенных сверху и снизу. Верхнее — предназначено для зажимной скобы, а нижнее — для темляка. 

2. Гладкие овальные, из вороненой стали, с единственным отверстием для зажимной пружины. 

Существование различных моделей цуб принято объяснять либо прихотями разных производителей, либо тем, что стальной образец появился позднее. Тем не менее, и латунные, и стальные цубы встречаются с клинками, сделанными как в Кокура, так и в Нагоя, а это, судя по всему, опровергает обе теории. Также не найдено никаких свидетельств того, что тип цубы как-то связан с обозначением ранговых отличий. 

Ножны имеют деревянную основу, обитую сталью оливково-зеленого оттенка или цвета хаки, В литературе упомянуты мечи с медной рукояткой в ножнах из тонированной латуни. Стальное или латунное устье (кути-ганэ) имеет выступающее ушко для сцепления с зажимной скобой рукояти. Сверху на устье стоит штамп с теми же номерами, какие имеются на клинке, хотя сопроводительная инспекционная маркировка присутствует не всегда. Часто попадающееся несоответствие нумерации на клинках и ножнах объясняется послевоенной обстановкой, когда их беспорядочно извлекали из груд сваленных мечей или смешивали предприимчивые торговцы. Ножны снабжены единственной обоймицей (аси) со стальным подвесным колечком. 

Модели с алюминиевой рукоятью помещаются в ножны, в гарнитуру которых входит длинная стальная колодка, однако ее не бывает в образцах с медным прибором рукояти, где на нож-ны насаживается либо латунный колпачок, либо сужающийся наконечник, образующий округлый выступ — так называемый «шарик». Форма колодки ножен и положение болта, фиксирующего устье, различаются в мечах, созданных арсеналами Кокура и Нагоя. 

Плотно прилегающий походный чехол из коричневой кожи обнаружен на образце, вероятно, принадлежавшем унтер-офицеру, о чем свидетельствовал ярлык о сдаче и транспортировке.

Фиксация меча в ножнах осуществляется с помощью системы зажимной скобы, идущей по краю рукояти. Скоба проходит через отверстие в цубе и сцепляется с ушком, выступающим на устье ножен. Тем не менее другой, очень редкий вариант, в котором зажимная скоба расположена на стороне рукояти и ушко на устье соответствующим образом переориентировано. С боковым креплением зажимной скобы встречаются только клинки с поздними номерами выпуска арсенала в Нагоя. Изучение данных позволяет предположить, что такая особенность зажимного устройства появилась в Нагоя незадолго до прекращения производства, в свою очередь арсенал Кокура продолжал выпуск мечей с обычной краевой зажимной скобой. 

Клинки — машинного производства, с длинным узким долом на обеих сторонах. Хабаки (воротник на основании клинка) латунный. На мечах с медной гарнитурой он имеет выемку, за счет чего обе стороны хабаки простираются на клинок выше мати (зазубрины на клинке со стороны лезвия и обуха, отделяющие хвостовик). 

Серийные номера проставляются арабскими цифрами. Они штампуются на одной стороне клинке над долом возле хабаки и, как правило, сопровождаются инспекционным штампом завода, т.е. иероглифами «То» (восток), обозначающим армейский арсенал Кокура, или «На» (имя), принадлежащий армейскому арсеналу в Нагоя. Именно по этим знакам и совпадающей с ними маркировке на фути идентифицируется место производства или контролирующий продукцию арсенал. Однако на клинках с медной рукоятью обычно имеются лишь номера, а подобный штамп отсутствует. Исследование мечей, хранящихся в коллекциях, дает основание говорить о существовании последовательной нумерации для каждого типа меча, что, возможно, позволяет датировать изделие, проанализировав цифры, встречающиеся на готовой продукции. Самый маленький номер, зафиксированный на мече с медной гарнитурой, — 340, самый большой -5869. Диапазон порядковых номеров на образцах с алюминиевым прибором и обычным механизмом зажимной скобы — от 6276 до 149726. Минимальная цифра на модели с боковым расположением скобы — 131820, а максимальная — 134089, что, по всей вероятности, приходится на момент, непосредственно предшествующий прекращению производства в Нагоя. (Сменивший данную модель образец 1945 г., который будет описан далее, имеет нумерацию в пределах от двух до трех сотен тысяч.) 

Однако в каждой выявленной закономерности наблюдаются аномалии. Так, известен образец с алюминиевой рукоятью, но со штампом Кокура и номером 1067, что находится в диапазоне нумерации медной гарнитуры. Вряд ли медные и алюминиевые рукояти производились одновременно, более вероятно, что в результате повреждения в бою оригинальная оправа была заменена. Еще одним примером таких отклонений является меч с алюминиевым прибором, который по непонятным причинам имеет номер 1059181, что вообще выходит за рамки известных на сегодняшний день цифр. Возможно, в производственных целях заарсеналами в Кокура (Токио) и Нагоя были зарезервированы целые блоки номеров. На основании данных, можно заключить, что за десятилетний период было создано около 150 000 экземпляров таких мечей, а это для современной армии — поразительное число. Считается, что арсеналы Кокура (Токио) и Нагоя занимались изготовлением клинков (и ножен?), а производство гарнитуры распределялось по контрактам между частными компаниями. Правда, позднее Токийский арсенал №1, по-видимому, начал делать оправу для клинков Кокура, так как его марка встречается на фути сержантских мечей. Предполагают, что арсеналы контролировали окончательную сборку мечей. 

Стальные фути (муфта на основании рукояти) обычно не маркировались. Медные или алюминиевые с медной отделкой — имеют, как правило, три штампа. На исследованных изделиях выявлено восемь комбинаций марок, хотя на самом деле их могло быть больше). Обратим внимание, что справа в шести вариантах из восьми присутствует логограмма Кокура в виде трех пушечных ядер. Однако такой штамп можно обнаружить на фути меча с ножнами, характерными для продукции Нагоя. причем на его клинке и в центре на фути стоит марка Нагоя. Чем объясняется такое сочетание штампов, неизвестно. В поздних экземплярах в правой позиции на фути встречается логограмма Токийского арсенала №1, при этом их ножны обладают отличительными осо: бенностями продукции Кокура Средний штамп в рассматриваемых комбинациях предстаачяет собой либо инспекционную марку Кокура «То» , либо — Нагоя «На». Примечательно, что именно он совпадает с маркировкой на клинках. Таким образом, центральная отметка на фути, должно быть, обозначает арсенал, надзирающий за выпуском готовой продукции. В пользу такой версии свидетельствуют и ножны, производственные характеристики которых, как правило, соответствуют арсеналу, указанному в этой марке. Шесть различных штампов, стоящих в левой позиции, вероятно, представляют компании, на контрактной основе поставляющие гарнитуру рукояти. Из них идентифицирован только один — в виде стилизованного иероглифа, похожего на лиру. Он принадлежит токийской компании Суя. Следует отметить также, что в гарнитуре мечей, сделанных как в Кокура, так и в Нагоя, попадаются железные фути без всякой маркировки. Что это означает, если вообще имеет какое-то значение, остается неизвестным.

03.09.2012

Литература, посвященная чувствам и имевшая большой успех у публики, описывала с большей или меньшей смелостью сентиментальную и суетливую жизнь горожан, гейш, куртизанок.

Вся литература эпохи Эдо развивалась под влиянием исключительных факторов, среди которых наиважнейшим оказывалась цензура. Именно она подвергала писателей мелким неприятностям, и единственным средством ускользнуть от нее было только обращение к тому, чтобы говорить о проблемах, не существующих с точки зрения государства: новые классы и развлечения городской жизни. Горожане (хонин) с удовольствием читали книги, в которых они узнавали самих себя, не упускался случай посмеяться над влиятельными лицами из своей среды, над высокомерными самураями, превосходство которых часто оказывалось совершенно надуманным. Эта литература должна была быть простой, легкой и прежде всего написанной на кана (кана-дзоси) и обильно иллюстрированной. Развитие техники книгопечатания на гравированных досках способствовало этому, как и процветание множества маленьких школ (тэракоя), куда приходили люди, чтобы научиться читать. Книгоиздательство уже превращалось в отрасль промышленности, в успешное коммерческое предприятие.

Литература, посвященная чувствам и имевшая большой успех у публики, описывала с большей или меньшей смелостью сентиментальную и суетливую жизнь горожан, гейш, куртизанок. «Сентиментальные книги» (ниндзобон) XIX века, «легкомысленные книги» (сарэбон) XVIII века рассказывали в совершенно особой тональности и, конечно, под суровым оком цензора о романтических приключениях полусвета, занятого развлечениями. В ниндзобон, например в книгах Тамэнага Сунсюй (1789—1842), большое значение имели сентиментальные сюжеты, сочинения в жанре сарэбон ставили целью совершенно явно достичь комического эффекта: свидетельством этого является известная бурлескная история визита Будды, Лао-цзы и Конфуция г дом терпимости («Святые в борделе» Хидзири-но Юкаку, Осака, 1757). После запрещения сарэбон, которые были сочтены слишком непристойными, появились «комические книги» (коккэй-бон) — забавные приключения персонажей из простых горожан, столь же смешных, сколь малоприятных, ведущих суетную жизнь.

Дзиппэнся Икку (1765—1831) описал безрассудные приключения двух веселых пройдох — «На своих двоих по Токайдоскому тракту» (Токайдо тю хидзакуригэ). Сикэтэй Самба (1776— 1822), сочинивший истории вражды между пожарниками разных кварталов Эдо, навлек на себя серьезные неприятности: его поколотили его же собственные персонажи, которые поневоле оказались героями книги. Эти люди мало ценили шутку; правда и то, что в качестве компенсации этот маленький скандал обеспечил автору известность, которая с тех пор его не покидала, впрочем, и его талант получил признание.

Итоги развития этой легкой литературы, в которой всегда присутствовали критические намеки (которые раздражали власти), были компенсированы другими, более ортодоксальными «книгами для чтения» (ёмисо или ёмихон). Благоразумные издатели стали выбрасывать их на рынок в конце XVII столетия, заботясь о том, чтобы опубликовать хоть что-то, что не было бы немедленно запрещено. Речь шла об адаптации или модификации отдельных эпизодов и многочисленных подражаниях выдающимся китайским романам. Огромное количество их японских переводов было опубликовано во второй половине XVIII века. Среди романов, пришедших с континента, без сомнения, наибольшую известность получил и сохранял ее в Японии очень долго (и приобрел больше всего вариаций на эту тему) знаменитый роман «Речные заводи» (Хоуэй ху чуанъ). Это была увлекательная история о великодушных бандитах — поборниках справедливости, тема, очень распространенная в китайской литературе. Его переиздания одно за другим вдохновляли на большое количество японских переделок. Под ними иногда скрывались сомнительные истории, которые, несомненно, были бы запрещены цензурой, если бы в них отсутствовал наряд мандарина и хотя бы намек на развлекательность. Последнее достигалось тем, что время действия переносилось в далекое прошлое. Наиболее плодовитым (его кисть явно не уставала), если не самым читаемым сегодня из этих писателей, был Кёкутэй Бакин (1767—1848). Его нескончаемый творческий поток вдохновил Акутагава Рюноскэ на необычную и во многом автобиографическую новеллу. 

Такой же дух царит и в произведении Уэда Акинари (1734— 1809). Глубокое владение как китайской, так и японской культурой позволило ему избегнуть клише в портретах женщин легкого поведения, нарисованных с юмором. Известностью он обязан своему шедевру— «Сказкам дождя и луны» (Угэцу моногатари). Призраки прошлого и сожаление о нем, бег времени, субъективный взгляд на происходящее, меланхолия, вызванная обманутой любовью и невыразимостью чувств, придают этим новеллам, — навеянным старинными сказаниями, сюжетами театра Но и китайскими фантастическими сказками, — их скромное обаяние, волнующую и изысканную странность и вызывают обеспокоенность неизвестным в любом человеке, который разуверяется в привычных формах цивилизации.

Новый тип художественной литературы достигает своей вершины. Подъем обозначился в начале XVIII века иллюстрированными выпусками, содержащими сказки для детей. Тогда и появились книги, имеющие красную обложку (акабон), а затем черную (аобон) и бледно-зеленую (куробон). Но когда в 1775 году вышла первая книга в желтой обложке (кибиоси), то речь уже шла не о детской литературе. Сатирический роман как сложившийся жанр родился. Рассказ Коикава Харумати, самурая, известного также как художник Сюнтё, был опубликован под названием «Мечтания о процветании учителя Кинкина» (Кинкин сэнсэй эйгаюмэ), версии (переделанной с японскими особенностями) китайской сказки эпохи Тан (Чэнь чанго ки), — появившейся позже в переложении для китайской оперы, известной в эпоху Мин (Хан-тянь монг). Человек едет в столицу, где надеется достигнуть богатства и почестей. Он прибывает вечером к первой станции длинной дороги, которая, как он думает, приведет его к удаче. Усталый, он засыпает и видит во сне все разочарования и обманы, которые его ожидают. Проснувшись, под впечатлением, произведенным на него сновидениями, которые потревожили его отдых, он отказывается от своих планов и возвращается обратно в спокойную провинцию. Коикава, сам принадлежащий к сословию самураев, рисует юмористическую картину, беспощадную в описании развращенных торговцев и продажных бюрократов. Администрация сёгуната оценила критику не слишком высоко. Это не помешало автору в 1789 году поиздеваться над реформами Мацудайра Саданобу (1758—1829). Политическая сатира, таким образом, предвосхитила появление обширной литературы в эпоху Реконструкции Мэйдзи, с которой появился и поток различных теорий государства, известных на Западе. Действительно, все сочинения, относящиеся к эпохе Эдо, идет ли речь о фантастических сказках, исторических романах или развлекательных рассказах, очень часто имеют двойной смысл и скрывают под защитной маской социальную критику, иногда жестокую. Роман в эпоху Эдо обязан своим успехом творчеству Ихара Сайкаку (1642-1693). Редкий писатель оказывается до такой степени определяющей фигурой при создании литературного жанра. Избалованный сын богатых торговцев из Осаки, он принадлежал к классу городских коммерсантов, вокруг которых и должны были кристаллизоваться, хорошо это или плохо, искусство и литература. Творческая зрелость Сайкаку, первоначально блестящего поэта хайку школы Данрин, совпала с моментом наибольших успехов Японии в ходе индустриализации, который называют эрой Гэнроку (1688—1703); этой типичной культуре суждено было продолжаться вплоть до 1793 года. 

 

Творчество Сайкаку представляет собой по преимуществу счастливое сочетание таланта и времени. Очень мало известно о жизни романиста, за исключением того, что его жена и дочь умерли рано и что сам Сайкаку после этого отправился странствовать по дорогам с узелком нищенствующего монаха. Вскоре он создал новый литературный жанр, так что Бакин впоследствии отметил, не без зависти: «Сайкаку принадлежал к семейству Ихара, давным-давно обосновавшемуся в квартале Ёийя-мати в Осаке. Хотя этот человек и не овладел ни единым китайским иероглифом, он оказался в состоянии написать множество томов занимательной литературы, касающейся нравов своего времени, и на протяжении длительного периода его сомнительная известность была велика». В могущественной Осаке, в которой писатель провел большую часть своей жизни, где развивался его вкус к литературе, для которой он разыскивал свои сюжеты в галантном мире куртизанок, формировалось ощущение «бренного мира» (укио). Само понятие было позаимствовано в буддийском словаре и напоминало о суетности и хрупкости существования. Именно Сайкаку выразил его в максимальной степени в своих «модных рассказах» (укио-дзоси).

В знаменитых сочинениях Сайкаку — «История любовных похождений одинокого мужчины» (Косёку итидай отоко), «История любовных похождений одинокой женщины» (Косёку итидай онна), «История любовных похождений пяти женщин» (Косёку гонин онна) — развивалась тема любви и последствий страсти в обществе, которое не ценит сильные чувства. Эти повествования завершаются драматически; делалось ли это в надежде, впрочем напрасной, обезоружить суровых цензоров (для которых он написал без вдохновения искусственную «Жизнь воинов») или же на подобной развязке просто отразилась тяжесть наказаний? Последние, без сомнения, меньше шокировали в ту эпоху, чем теперь, поскольку представляется, что правосудие XVII столетия в Японии, как в Европе, было скорым и нередко жестоким. Что касается его сочинения «Вечные кладовые Японии» (Ниппон эйтайгура), то превосходное знание торговых кругов, к которым он сам принадлежал, придает им значение бесценного документа.

09.12.2011

Сознание, или душа, по религиозным представлениям, составляет сущность человека; она стремится к возвышенному, «истинно реальному», неземному.

Действительно, вдумываясь в только что перечисленные «этапы перерождения», нетрудно заметить, что во всех случаях речь идет не о самом бытии, а о его восприятии человеческим сознанием. Анализу не подвергаются отдельно внутренний мир человека и тот внешний по отношению к нему объективно существующий мир, который люди воспринимают. Анализируется лишь одно сознание. То, что буддисты называют «опытом» человека, рассматривается как цепь представлений, чувств, переживаний, рождаемых самим сознанием.

Одной из важнейших сторон религиозных и религиозно-философских систем древней Индии был анализ человека, т. е. разложение его тела и духа на составные части и рассмотрение этих частей в их качественном различии и связях. Характерным при этом было противопоставление сознания человека его телу и вообще всему материальному. Сознание, или душа, по религиозным представлениям, составляет сущность человека; она стремится к возвышенному, «истинно реальному», неземному.

05.12.2011

Хиросима-си — город в Японии, или как его еще называют — «широкий остров», расположен на юго-западе острова Хонсю.

От Химэдзи до Хиросимы — час на суперскоростном поезде. Еще 20 минут на трамвае, и мы в Парке Мира — парке, посвященном атомной бомбардировке города. Главная достопримечательность парка — музей. Очень трудно передать ощущения от этого музея. Со своих школьных времен я помню фотографии в учебниках с людьми, с которых кожа свисает лохмотьями, ступеньки, на которых осталось темное пятно от сидящего в момент взрыва человека. Все это есть в музее. Плюс воспоминания очевидцев, фотографии большого цветущего города за день до взрыва и фотографии страшных развалин после. По ужасу, который исходит от каждого экспоната, музей можно сравнить лишь с иерусалимским музеем Катастрофы. Много документов, писем американского правительства, из которых видна главная причина принятия решения сбросить атомную бомбу на мирных жителей. Как и многое другое в мире, в основе решения были деньги: на создание бомбы ушло более двух миллиардов долларов. Если ее не использовать, президенту пришлось бы оправдываться за потраченные впустую деньги. А если одним взрывом положить конец войне, то и все вопросы снимаются. Взорвали. Красивейший деревянный город вспыхнул, как сухая трава. Плавилось стекло, горело дерево, люди, из тех, кто находился вблизи эпицентра, превратились в живые факелы — от них не осталось даже праха — лишь темные тени на побелевших от жара каменных ступенях и стенах.

В момент взрыва в эпицентре возникло сверхвысокое давление в несколько сот тысяч атмосфер. В результате резкого расширения воздуха возникла сильная взрывная волна, настолько сильная, что на расстоянии почти в три километра от эпицентра прогнулись металлические ставни и балки. Все, что находилось ближе, было безжалостно сметено ударной волной. Автомобили, трамваи, повозки полетели, словно сухие листья, вращаясь в воздухе и сминаясь, как бумага, превращая находившихся в них людей в кровавые пятна. Куски стен, балки, перекрытия, целые дома и даже мост отрывало от фундаментов и бросало на землю. Тысячи оконных стекол, враз превратившись в осколки, мириадами острых граней летели во все стороны, разя и раня людей, впиваясь в остатки деревянных стен и даже в камень. Вековые деревья выкорчевывало из земли, ломало, как тростинки, и уносило прочь. Дома рушились, погребая под собой целые семьи. После взрыва город представлял собой сплошную каменную пустыню.

До конца года в Хиросиме погибло 140 ООО человек. Позже еще столько же. Сколько человек заболели впоследствии в результате облучения, точно никто не знает — во время оккупации Японии американцы и англичане всячески препятствовали исследованиям, и все документы подвергались жесточайшей цензуре. Фактически, мир узнал масштаб событий в Хиросиме только через несколько лет, когда американцы ушли из Японии.

В музее чувствуется, что японцы не хотели чересчур обижать Америку. Об американцах и их действиях говорится сугубо документально, ни одного эпитета, ни одного грубого слова… Отдельный стенд посвящен памяти Садако Сасаки. Ей было всего два года, когда атомная бомба уничтожила город. Маленькая девочка пережила взрыв без видимых последствий, но через несколько лет, когда ей было 14, у нее обнаружили рак крови. Она верила, что ей удастся выздороветь, если она успеет сложить из бумаги тысячу журавлей, и складывала их непрерывно в течении нескольких месяцев. Сложила даже больше, но ей это не помогло.

Выйдя из музея, мы попали в большой, красивый парк. В центре парка — Вечный огонь со множеством цветов, слева, перед музеем, стоит монумент «Дети за мир», поставленный в память о Садако на деньги, присланные со всей Японии. На монументе девочка с золотым журавлем в руках. Перед памятником часто можно увидеть детей в школьной форме, торжественно что-то декламирующих. В общем, понятно что.

За монументом — Колокол Мира, подаренный правительством Греции. Японские колокола не похожи на те, которые мы привыкли видеть в России и в Европе. Языка у них нет совсем. Вместо него снаружи колокола горизонтально висит на веревках бревно. Любой прохожий может раскачать бревно, ударить им о стенку колокола, и низкий, протяжный звук поплывет над парком. Часто колокола украшены рисунками или мудрыми изречениями. На этом колоколе выгравирована карта мира и изречение Сократа «Познай себя» на трех языках — японском, греческом и санскрите.

Сразу за парком, через реку, страшное напоминание о бомбе — полуразрушенное здание бывшей мэрии, один из немногих домов, устоявших после взрыва. Бомба разорвалась практически над зданием, ударная волна шла вертикально вниз, поэтому дом, хоть и был сильно разрушен, но устоял. Восстанавливать его не стали, оставили как напоминание о великой трагедии. Сегодня это, пожалуй, самый узнаваемый символ Хиросимы.

23.12.2011

Иероглиф Уважение (sonkei). Иероглиф выполнен традиционным японским методом письма кистью.

Хокку к иероглифу:

"Познает скорбь

Тот, кто читает их!" —

Так он сказал

И в пламя бросил книги.

Мудрец, ты сделал хорошо!

Исикава Такубоку

…

Примеры использования:

Иероглиф: 尊敬

尊敬 — уважение, почтение

尊重 — уважение, соблюдение (правил)

…

…

Справка:

Слово иероглиф (iερογλυφικά) происходит от двух греческих слов: iερός "Hieros" (иерос), что означает священный или святой, и γλύφω "glyph" (глифо), которое переводится как «вырезаю», «высекаю». Термин был взят у Климента Александрийского (II—III вв.). Он называл высеченные на камне надписи: iερογλυφικa γράμματα — что переводится как «священновырезанные письмена».

В японском языке существуют три основные части — ка́ндзи (иероглифов, заимствованных из Китая), и двух слоговых азбук — кан, которые были созданы в Японии на основе кандзи — хираганы и катаканы.

…

20.08.2012

АМЭНО ВАКАХИКО — 天若日子， 天稚彦 — сын божества Амацукунитама.

Был послан богами с неба (Страна Высоких Равнин, Такама-но хара) на землю (Срединную Страну Тростниковых Равнин, см. Тоёасихара-но куни) к богу Оокунинуси для усмирения земли и договора об уступке правления внуку небесных богов. Однако А. захотел жениться на дочери Оокунинуси и сам управлять землей, даже не послав никаких вестей о себе небесным богам. Тогда они послали к нему Фазаниху-Плакальщицу, однако АМЭНО пустил в нее стрелу. 

Небесные боги опознали стрелу как принадлежащую АМЭНО и сбросили ее обратно в Срединную Страну. Стрела вошла в грудь АМЭНО и покарала его. Миф об АМЭНО пересказывается в норито «Молитвословие при переносе храма Великой богини», исполняемое в комплексе Великих храмов Исэ (см. Исэ дзингу), его имя упоминается в таких литературных произведениях средневековья, как «Сэццу-фудоки», «Уцухо-моногатари», «Сагоромо-моногатари», «Канадзоси».