Работа в Японии

05.01.2013

Когда же зарплаты понизились до приемлемой суммы, никто из «дворян» не стал роптать: люди, столь благородные по своему рождению, считали ниже своего достоинст­ва заниматься тривиальными финансовыми вопроса­ми.

 

Поиск работы в Японии

После окончания школы или университета юноши и девушки должны были искать работу. В Японии эпо­хи Мэйдзи при создании многочисленных государст­венных служб, открытии новых промышленных заве­дений, фирм и торговых компаний чувствовалась сильная нехватка работников, особенно квалифици­рованных кадров. (Исключение составляло лишь сель­ское хозяйство.) Поиском квалифицированных кад­ров, в соответствии с запросами общества, и занялись директора заводов и начальники административных служб. 

Дети ремесленников в профессиональном отно­шении шли по стопам отцов и редко выбирали себе иное занятие. Главными претендентами на новые ро­ли были, с одной стороны, ученики школ, а с другой — крестьяне из провинции, которые после принятия новых законов о переделе земель не могли надеяться на то, что унаследуют семейные участки. Предназна­чением первых было сделаться чиновниками или гла­вами предприятий, предназначением вторых — рабо­чими. До начала эпохи Мэйдзи люди не привыкли полу­чать заработную плату. Крестьяне жили плодами зем­ли, рыбаки — за счет улова, ремесленники и торговцы получали средства на жизнь от продажи товаров, хотя наценки, которые они делали, были очень низкими. Самураи в эпоху Эдо взимали налог-ренту рисом. 

 

Толь­ко в 1871 году государство выплатило чиновникам первую зарплату, но еще долгое время половину ее со­ставлял все тот же рис. Вначале правительство Мэйдзи установило для служащих очень высокую зарплату, больше пятидесяти иен в месяц, а для министров и со­ветников императора — до восьмидесяти. Рис в то вре­мя стоил около десяти сэн за со (1,8 литра), так что это были колоссальные суммы. Тем не менее государство чаще всего забывало платить своим чиновникам, кото­рых, впрочем, это мало заботило, поскольку все они принадлежали к состоятельным семьям и пользова­лись довольно значительным личным доходом. Когда же зарплаты понизились до приемлемой суммы, никто из «дворян» не стал роптать: люди, столь благородные по своему рождению, считали ниже своего достоинст­ва заниматься тривиальными финансовыми вопроса­ми. 

 

Кроме того, высшие должностные лица полагали, что занимаемые ими посты были сами по себе очень почетными, так что выплачиваемые им суммы явля­лись не более чем компенсацией расходов, необходи­мых для выполнения ими своих обязанностей. Чинов­ники начала эпохи Мэйдзи, принадлежа к самым высшим слоям общества, все еще сохраняли традиции и образ жизни, которые вынесли из эпохи Эдо: они ни­когда не появлялись на публике без сопровождения многочисленной свиты «клиентов» и слуг. Государство не только относилось к этому снисходительно, но даже поощряло такой порядок вещей, считая, что таким об­разом чиновники пользовались бы властью, которая раньше принадлежала даймё и самураям высшего ран­га. Даже дети этих чиновников ходили в школу только в сопровождении большого количества слуг (якунин), так что их можно было узнать с первого взгляда. 

Но правительство не могло позволить себе тратить баснословные суммы на то, чтобы чиновники с роско­шью обставляли свое появление на людях, и в 1872 го­ду вынуждено было просить их умерить свои сёгунские запросы и перейти, хотя бы во время исполнения обя­занностей, на европейскую манеру держать себя в об­ществе. Император Муцухито первым подал пример, появившись на публике в простой форме офицера во­енного флота. Вслед за ним чиновники всех рангов пе­решли на европейскую форму одежды, так что их по-прежнему можно было с легкостью отличить в толпе. 

Семидневная рабочая неделя

Чтобы сделать их работу более эффективной, монарх решил ввести семидневную неделю по европейскому образцу с обязательным выходным в воскресенье вза­мен старой системы, предполагающей большое коли­чество отпусков и выходной раз в пять дней, так что чиновники работали не больше, чем сто пятьдесят дней в году. Отныне выходными днями считались вто­рая половина субботы и воскресенье, без учета офици­альных праздников. Кроме того, рабочий день теперь начинался в 9 утра и кончался в 4 часа дня. 

 

У Европы переняли и другие правила относительно работы, в особенности это касалось канцелярий. Например, сис­тема дебета и кредита для всех государственных служб и для банковских операций была введена с 1879 года, но в особых случаях она применялась уже с 1874 года. Вошло в традицию посылать чиновников высшего ранга за границу, чтобы там они познакомились с нра­вами и обычаями Запада и по возможности переняли их. В 1880 году большинство официальных постов все еще занимали представители высших классов, даже ес­ли речь шла о незначительных должностях вроде мел­ких банковских клерков на железной дороге или на почте. Этих служащих низшего ранга принимали на работу не столько из-за их профессиональных качеств, сколько из-за их происхождения. 

Появление белых воротничков

Они сохраняли по отношению к народу довольно высокомерный тон, и самый последний клерк, одетый на западный манер, считал себя вправе взирать на людей из народа с глубо­ким презрением. Большая часть последних, впрочем, признавала превосходство этих «белых воротничков» и оставалась верной вековой привычке низко скло­няться перед ними в знак почтения, как раньше про­столюдины склонялись перед самураями. Обычай ве­лел им поступать так по отношению ко всякому человеку, наделенному властью. Поведение государст­венных служащих соответствовало поведению, пред­писанному их классу, а не тому, которое приличество­вало бы их должности и обязанностям. Впрочем, последнее обстоятельство часто не имело никакого значения. В 1880 году более 80 процентов государст­венных служащих, учителей и полицейских являлись выходцами из семей самураев. 

По сути, для простых японцев положение дел осталось прежним: их господа всего лишь стали одеваться по-другому. Верно и то, что восстановление императорской власти не сопровож­далось никакой революцией, что классовое деление общества осталось тем же, что само государство разли­чало кадзоку — «благородных» и хэймин — людей из народа. На самом деле должностные лица при прави­тельстве ничуть не изменились, просто само прави­тельство приняло несколько иные формы. Для чинов­ников народ оставался презираемым стадом, которым полагалось жестко и твердо управлять. 

Что до рабочих, происходящих из самых бедных слоев населения, то у них также не было привычки к зарплате. Те, кто работал на хозяина-ремесленника, получали угол, еду и немного денег по случаю празд­ника. Предприниматели, нанимавшие сразу большое количество рабочих, заботились о их жилье. Сами же рабочие делились на две категории: подмастерья, ютившиеся в бараках и время от времени получавшие деньги на карманные расходы, и опытные мастера, часто уже имевшие семьи и жившие на зарплату. Бла­годаря тому, что главы предприятий принимали очень много детей в ученики, они были уверены в том, что легко смогут заменить рабочих, которые ча­сто возвращались к себе в деревню, утомленные веч­ными претензиями и недовольством хозяина. В этом случае подмастерья и рабочие жили полностью за счет хозяина, и у них не было строго определенных часов работы. Хозяин мог потребовать, чтобы они ра­ботали вечером или даже ночью, если считал это не­обходимым. Но на крупных заводах, где все рабочие трудились в одном ритме и получали зарплату, дело обстояло иначе. В то же время обычай брать на выуч­ку подмастерьев оставался в силе даже в отраслях промышленности, принадлежащих государству. Пер­выми рабочими, получающими настоящую зарплату, стали те, кто работал в крупных торговых компаниях и в банках. 

Найм рабочих на заводы

С 1868 года государство стало нанимать рабочих на заводы по выпуску вооружения, денег, в адмиралтейства и шахты. Постепенно количество го­сударственных заводов увеличивалось во всех отрас­лях промышленности: цементной, типографской. Стало больше прядильных фабрик, развивалось про­изводство огнеупорных кирпичей и т. д. Все это тре­бовало новых рабочих рук. С 1881 года государство перепродало большую часть заводов и компаний, предложение рабочей силы превысило спрос, и главы предприятий воспользовались этим, чтобы снизить зар­плату. Промышленный упадок в деревне привел к то­му, что молодые крестьяне и крестьянки устремились в города в поисках работы. 

К 1900 году насчитывалось более трехсот сорока тысяч наемных рабочих, как мужчин, так и женщин, из которых более 60 процентов работали на текстильных фабриках, переживавших стремительное развитие в период между 1885 и 1900 годами благодаря механиза­ции производства. Но 46 процентов работников хлоп­чатобумажной промышленности не достигали девят­надцати лет, а 10 процентов из них было меньше тринадцати. В других отраслях, например при произ­водстве спичек, также использовался труд детей; неко­торым из них не исполнилось и десяти лет. 

Помимо крупных заводов, таких как Канэгафути в Токио, на котором в 1905 году работало более трех ты­сяч человек, из них две тысячи семьсот — женщины, по всей стране были рассеяны крошечные прядильные фабрики. От Уэлерси мы узнаем, что в Киото, в кварта­ле Нисидзин, где работали ткачи, создававшие велико­лепные шелковые ткани, насчитывалось по меньшей мере четыре тысячи мастерских, большая часть кото­рых работала на концерн Мицуи, нанимавший около трех тысяч работников: 

«Внешний облик этих мастер­ских непримечателен; дверь такая узкая и маленькая, что, входя внутрь, непременно стукнешься головой о притолоку. Стены прихожей украшены стихотворени­ями, написанными на золотистой бумаге, а на полу ле­жат татами, на которые посетителю предлагают при­сесть и выпить чаю. В единственном помещении для работников находятся человек двадцать… Профессия не изменилась с XVI века — века, когда в Нисидзине расцвело производство шелка.

Только в производстве используется теперь иная движущая сила, человек больше не поднимает на лебедке груз, приводящий в движение груз в корзине, медленно, как гирька часов, спускающейся из-под потолка на веревке, перебро­шенной через балку… Мастерские растянулись цепоч­кой вплоть до деревни…» 

Детский труд

На больших заводах условия работы людей, будь то мужчины, женщины или дети, были ужасающими. Игнорируя установленные прави­тельством нормы, работников вынуждали в букваль­ном смысле слова вкалывать с рассвета до 11 вечера. Людей делили на две группы, работавшие по двенад­цать часов, и давали только тридцать минут на обед или ужин. Предписанные по закону регулярные пят­надцатиминутные перерывы практически никогда не соблюдались, потому что машины на заводе не оста­навливали… 

Вводившие такое изнуряющее расписание заводы превращались в настоящий ад. Государство, прекрасно сознавая, что в них творится, не могло (или не хотело) принять действенные меры. В 1897 году Министерство сельского хозяйства и торговли выпустило следующий список нарушений, касающийся большинства заводов: 

• отсутствие вентиляции в помещении;
• недостаток места, необходимого для работы;
• вход и выход слишком маленькие;
• коридоры слишком узкие;
• столовая, гардероб, душевые и туалеты непригодны к употреблению;
• использование вредных материалов и несоблюде­ние правил предосторожности при их использова­нии;
• отсутствие специальных помещений для мусора и отходов;
• ненадежное строительство мастерских и использо­вание паровых котлов, несоответствующее их пред­назначению;
• несоблюдение правил безопасности при работе с машинами, кранами, грузовыми лифтами и т. д.;
• недостаточные меры предосторожности на случай возникновения пожара;
• плохое освещение во время ночной работы. 

Что и говорить о заводах по выпуску вооружения, ли­тейных цехах, шахтах? Неудивительно, что количество происшествий, повлекших за собой телесные увечья, бы­ло таким высоким; рабочие, получившие травму на рабо­те, не могли даже рассчитывать на возмещение убытков… Мало кто из рабочих, пробыв несколько лет на заводе, не получал тяжелое заболевание. Самым частым из них был туберкулез. Почти так же часто встречались различные болезни легочной системы, кожные заболевания. 

Атташе министра сельского хозяйства и торговли, Сайто Касиро, в одном из своих произведений описы­вал нечеловеческие условия работы на одном из заво­дов: 

«Была середина лета, когда я посетил прядильную фабрику. Женщин, работающих на ней, с ног до головы покрывала сыпь, а девочки, которым не исполнилось и двенадцати, просто истекали потом и были изнурены 44-градусной жарой. С нас также пот лил рекой, и нам ничего не оставалось сделать, как пройти в мастер­ские… Женщины работали там, раздевшись по пояс…»

 К этим свидетельствам присоединяется возмущение западных путешественников, приведенных в ужас ус­ловиями, в которых работали японцы на заводах.

«Гнусный феодализм, — писал Виктор Берар, — создает из мастерских, где работают шестилетние дети, моло­денькие девушки и женщины, настоящую каторгу, ка­меру пыток, единственная цель которой — обогащение нескольких "новых даймё", банкиров и капиталистов и противостояние европейской экономике. В этой ази­атской стране железный закон отрастил когти и зубы; нигде больше хрупкие тела детей и женщин не терза­ют, не четвертуют и не рвут с подобной жестокостью и спокойствием под молотом и наковальней механиза­ции и при согласии властей, как это делается в Япо­нии». 

Условия работы были еще более тяжелыми на севере страны, где процветали рыбный промысел и другие не­которые отрасли промышленности. В японском филь­ме «Адские корабли», поставленном по роману «Кани Кёсэн» Кобаяси Такидзи, точно воссоздаются ужасные условия, в которых жили и работали рыбаки и те, кто трудился на рыбных заводах в конце этой «эпохи про­свещения». Те, кто работал там, обычно называли свои мастерские «адскими комнатами» или «камерами за­ключения». 

Женский труд

Женщины на заводах и особенно на текстильных фабриках страдали, помимо всего прочего, из-за вечного опасения лишиться места. Часто, когда в их ус­лугах на заводе переставали нуждаться, их просто увольняли без какого бы то ни было пособия по безра­ботице. Тогда им приходилось возвращаться в свои де­ревни. Большинство из них нанимались сезонными рабочими либо потому, что искали временное место для того, чтобы справиться с трудностями деревенской жизни, либо потому, что заводы не могли держать ра­бочих целый год. И поскольку все они были крепко связаны родственными узами с семьей, им было очень трудно привыкнуть к городу, где жизнь была совсем иной. Во время безработицы они не решались сами ис­кать место, не зная никого, кто мог бы им помочь, а то, что они были женщинами, и связанные с этим обстоя­тельством нормы приличия не позволяли им навязы­вать свои услуги. Редкие минуты отдыха на заводе они проводили в собрании таких же крестьянок и говори­ли только о деревне. 

Заводы часто посылали в деревни своих представи­телей, чтобы те набирали там женщин для работы. Их завлекали сладкими обещаниями, по большей части ложными. 

 

Сайто Касиро пытался разоблачить этих мошенников: 

 

«Пожилая женщина с хлопковой фабри­ки Канэгафути в Токио рассказывает, что человек, на­нятый руководством завода, обещал ей нетрудную ра­боту, приличную зарплату, возможность увидеть весь Токио, посещение театров, концертных залов — всего, что она захочет увидеть, и даже питание в приличных ресторанах. Как большинство крестьян, никогда не уезжавших дальше деревни, она согласилась идти ра­ботать на завод уже из единственного желания увидеть все чудеса большого города. И вот она уезжает. На сле­дующий день представитель от завода, с которым она отправилась в дорогу, предложил ей тарелку овощей и риса на обед и ужин. Все расходы были записаны на ее счет, так же как и последующие траты. Когда она при­ехала в Токио, ее водили по всему городу и в ресторан, но расходы опять были записаны на ее счет. Когда с деньгами у нее стало туго, из ее зарплаты стали высчи­тывать определенные суммы. Но работа была тяжелой, а зарплата маленькой: двадцать пять сэн в сутки. Жен­щина не могла больше выносить такой несправедли­вости и однажды вечером ушла с завода под предло­гом того, что ей нужно подышать воздухом. Она оказалась далеко не единственной жертвой мошенни­ков: такое происходит на каждой фабрике сплошь и рядом». 

Иногда подобные истории случались и с мужчина­ми-рабочими, которые за пределами завода никого не знали и, не осмеливаясь окунуться в пульсирующую жизнь города (впрочем, на это у них не хватило бы средств), вступали в землячества. За неимением про­фессионального образования они не могли самоор­ганизоваться и соглашались работать на самых бес­человечных условиях, навязываемых хозяином. Их душевное одиночество было тяжелее невзгод матери­альной жизни. 

На заводах было больше девушек, приезжавших из прибрежных рыбацких деревень, чем уроженок сель­скохозяйственных регионов, в которых деятельность была лучше распределена в течение всего года. Зимой деревенские девушки предпочитали наниматься при­слугой в богатые городские дома, так как все больше распространялось убеждение, что такой опыт необхо­дим, чтобы легче и быстрее найти мужа. 

Жизнь в общине в ночлежных домах, предостав­ленных компаниями, зачастую была крайне неудоб­ной. Три четверти девушек, работавших на заводе, были деревенскими жительницами и не могли позво­лить себе жить в городе, поэтому им приходилось жить коммунами, что их нимало не смущало, посколь­ку к этому они привыкли в деревне. Наряду с ночлеж­ными домами существовали своего рода общие пан­сионы, где в одной комнате теснились и мужчины, и женщины. Со всех них не спускали глаз люди, специ­ально приставленные руководством завода. Они вели себя совершенно по-хозяйски, руководили раздачей пищи и под высокие проценты могли ссужать деньги тем рабочим, которые испытывали в них крайнюю нужду. Жизнь в таких пансионах была немногим бо­лее сносной, чем в ночлежных домах, предоставляе­мых заводом. Но, с другой стороны, еда там стоила до­роже, хотя кормили так же плохо. 

Условия проживания

Спальные помещения на заводах обносили высоки­ми стенами, чтобы рабочие не могли сбежать. Их стро­или либо за оградой, либо соединяли проходами с ма­стерской, причем входы и выходы строго охранялись. Когда предоставлялась возможность, рабочие предпо­читали размещаться вне завода в «общих пансионах», хотя условия там были невыносимыми. В книге «Ёко Айси» (История о женщинах-рабочих) писатель Хосои Вакиро рассказывает о таких «пансионах»: «В худ­шем случае девушки спали на деревянном полу, при­крытом соломенной циновкой. Шкафов для одежды не было, так что она часто была очень грязной». 

Спальни для женщин ночью запирались на ключ. Впрочем, съемщики при хорошем поведении имели право после работы уйти на прогулку на пару часов, но на это нужно было получить разрешение. Часто в од­ной комнате собиралось множество человек, которым приходилось делить одну циновку и несколько тонких покрывал. Сибусава Кандзо пишет: 

«Столовыми на за­воде заведовала либо компания, либо трактирщики "со стороны". Меню было чрезвычайно скудным. На круп­ных заводах рабочим приходилось покупать карточки. Еда обходилась в шесть—восемь сэн ежедневно, из ко­торых доля завода составляла около двух сэн. Самым частым блюдом был рис низшего качества, к нему — несколько вареных овощей и соевый суп. Один-два ра­за в месяц на рабочих снисходила щедрость компании в виде кусочка вяленой или свежей рыбы». 

Хотя большинство японцев непритязательны в еде, на заводах они едва не умирали от голода. Многим ра­бочим приходилось дополнительно покупать продук­ты (если была такая возможность), чтобы хоть как-то разнообразить свое питание. 

Семейные рабочие, у которых не было возможнос­ти купить квартиру в городе, довольствовались тем, что снимали комнату в домах, построенных компанией или владельцем земли специально для этих целей. Все у того же Сибусавы Кандзо мы читаем об одном из та­ких кварталов: 

«Третий номер, где живут рабочие со спичечного завода, — настоящие трущобы, но зато ши­роко известные в своем роде. В каждом здании около десяти квартир площадью два на четыре метра. Пол по­крыт тремя татами. Семьи, ютящиеся здесь, пользу­ются маленькими жаровнями на древесном угле. Кро­ме того, у них есть горшок, чтобы готовить рис, чан для воды и несколько пиал для риса. Циновки сдаются по два сэн в день, поэтому семья из пяти-шести человек спит только на двух циновках. Сама квартира стоит около десяти йен в месяц, то есть восемь-девять сэн в день. Здешние жители готовят рис, смешивая его с яч­менем. Стоит это удовольствие двенадцать сэн за четы­ре литра». 

Зарплата а Японии

Рабочие-специалисты получали смехотворно ма­ленькую зарплату. В большинстве случаев взрослый и женатый рабочий, содержавший родителей и двух де­тей, получал в месяц около двадцати йен. На эти двад­цать йен две уходили на плату за жилье, восемь — на покупку риса, две с половиной — на древесный уголь, три — на овощи и рыбу. На жалкие остатки заработка покупались сакэ, табак, сахар, керосин для лампы, мы­ло, газеты… Редко кто мог позволить себе потратить несколько сэн помимо основных расходов. Часто ра­бочим приходилось занимать деньги у хозяина или до­мовладельца. Такая ситуация наблюдалась почти везде. 

Проблемой становилась даже покупка дзори (санда­лии из соломы) или гэта (деревянные сандалии). По­этому в семье рабочего трудились все: дети, если им было больше семи лет, жена. Иногда они даже работа­ли на одном заводе, но в разных мастерских. Такой це­ной семья выживала. Рабочие, которых подобная жизнь не устраивала и которые требовали повышения зарплаты, часто предпринимали попытки объединить­ся, иногда с помощью государственных деятелей. Двое из их числа, Сиро Цунэтаро и Савада Нанноскэ, изучав­шие в Соединенных Штатах работу профсоюзов, по возвращении в Японию основали в 1897 году Общест­во друзей трудящихся (Сокко Гиюкай), которое выпус­тило манифест, направленный против капиталистов и требовавший устранения экономического неравенст­ва. Общество призывало создавать по всей стране профсоюзы рабочих.

Профсоюзы рабочих

 Первый из них, Родокумиай Кисэйкай, появился спустя два года и включал пять ты­сяч семьсот членов. Позднее к движению присоедини­лись профсоюз металлургов (1897), Общество работ­ников железной дороги (1898), Общество печатников(1899).

Другой крупный профсоюз, Дайнихон Родокёкай (Общество трудящихся великой Японии), был учрежден в 1900 году Ои Кентаро. Но правительство отреагировало незамедлительно и в 1900 году запрети­ло рабочим объединяться в профсоюзы, что привело к распаду Родокумиай Кисэйкай в начале 1901 года. По­ложение о проведении реформы на заводах, призван­ное существенно улучшить условия работы, предусма­тривало, помимо всего прочего, запрещение детского труда и введение обязательного выходного в воскресе­нье. Оно было принято только в 1910 году и вошло в силу в 1916 году. 

Сопротивление государства справедливым требова­ниям рабочих иногда приводило последних в отчая­ние, и они не видели иного способа улучшить условия своего существования, кроме как пойти на открытый бунт. Бунт подобного рода начинался обычно на шах­тах, где условия работы были поистине невыносимы­ми. В 1900 году забастовку начали судостроители в На­гасаки, железнодорожные рабочие, в 1905 году — девятьсот женщин с ткацких фабрик в Куранаги. 

Все они требовали одного: повышения зарплаты и девяти­часового рабочего дня. В 1907 году рабочие медных рудников Асио и Бэсси и угольных шахт Хоккайдо при­мкнули к вооруженному восстанию, что вынудило го­сударство применить войска для наведения порядка. После ужасной забастовки рабочих Асио еженедель­ник «Майнити симбун» писал: 

«Забастовки, целью ко­торых является повышение зарплаты, стали нормаль­ным явлением. Их участники прибегают к насилию, чтобы достичь своих целей: они вооружаются, они бросают бомбы. Может, правительство поймет на­конец, что истинная причина всех этих волнений кроется не в агитациях социалистов, а в невыносимых условиях работы? Люди раздавлены растущей дорого­визной жизни, но зарплата, которую они получают, смехотворна. Суть проблемы коренится в сложившей­ся экономической ситуации». 

Тем не менее эту ситуацию не спешили менять. Толь­ко после массового восстания рабочих в 1910 году под предводительством анархиста Котоку Сюсуйя, который задумал государственный переворот, прави­тельство решило выполнить требования, выдвинутые еще в 1899 году Родокумиай Кисэйкай. Но до реформ, как и до принятия трудового законодательства, было еще далеко, и жизнь большинства рабочих так и не улучшилась. 

Большинство гравюр, укиёэ и иллюстраций той эпохи, отражающих жизнь мужчин и женщин, рабо­тающих на государственных и на других заводах Япо­нии, дают совершенно неверное представление об истинных условиях работы. Это были картинки, при­званные формировать у иностранцев «правильное» представление о «современной Японии». Что ж, эта цель была достигнута, и западные путешественники нечасто направлялись в Японию, чтобы посетить ее за­воды и соседние с ними трущобы. Правда, в то время рабочие вообще не имели возможности путешество­вать, и жизнь европейских или американских рабочих мало чем не отличалась от жизни их японских собра­тьев.